Закончил историко-филологический факультете Санкт-Петербургского университета. Недолго был учителем гимназии. В дальнейшем занимался только литературной деятельностью.
С основанием в конце 1890-х гг. марксистской «Жизни», Соловьёв, под псевдонимом Андреевич, становится присяжным критиком журнала, где были напечатаны широко задуманные, но под конец скомканные его
Вдумчивый и работоспособный, Соловьёв был крайне беспорядочен в личной жизни. Страдая известной русской «слабостью», он часто откладывал работу до последнего момента и тут уже не стеснялся цитировать книги, которых вовсе не читал, на память делать цитаты из книг, прочитанных очень давно, и даже приводить огромные выдержки из разных книг без указания источника. Смущённый разоблачениями этого недостатка, Соловьёв на некоторое время исчезает из столичной печати, но вскоре под новым псевдонимом Мирский появляется в «Журнале для Всех».
Опасно было бы полагаться только на историко-литературные и критические работы Соловьёва, полные неточностей и ошибок; но они с большой пользой могут служить для вторичного ознакомления с предметом. Язык и литературная манера Соловьёва крайне неровны. Можно было бы назвать его писателем блестящим, если бы не размашистость, иногда переходящая в вульгарность. По общему складу своего историко-литературного метода Соловьёва — исключительно критик-публицист. Анализом чисто литературных свойств таланта отдельных писателей он вовсе не занимается. Публицистическая окраска особенно окрепла в его произведениях в конце 90-х гг., когда марксизм дал ему определенную нить. В «Очерках» он не сомневается в том, что «всякая идея, всякий новый художественный образ, как стрелки на часах, отмечают лишь переворот и перераспределение сил внутри общественного организма; без переворота в обществе не бывает и переворота в литературе». Весь ход русской литературы XIX века представляется Соловьёвым как проявление борьбы классов и сословий и сводится к смене «дворянского» прекраснодушия озлоблением «разночинца» и предчувствием грядущей победы у представителей лозунгов пролетариата. В это прокрустово ложе марксистской схемы Соловьёв вгоняет все разнообразие отдельных писательских темпераментов и художественных сил. Позже, в «Опыте философии русской литературы», Соловьёв определяет «господствующую идею нашей литературы как аболиционистскую, освободительную». Для него «литература — борьба за освобождение личности и личного начала прежде всего». Таким образом «борьба классов» как будто забыта; вполне правильно признается «подвижничество за народ» всей русской интеллигенции, без различия «классов». По-прежнему, однако, проводится мысль, что «личность писателя, во всей пестроте и капризности ее обстановки и проявлений, все решительнее должна уйти из области истории литературы… Величайшей ошибкой было бы признавать, что мыслит отдельный человек: мыслят общественные группы, общественные классы. С отдельными именами связаны только наиболее удачные формулы». История литературы должна освободиться от «культа полубогов и героев, царей и царьков литературного мира». В августе 1905 г. он скоропостижно умер. Смерть его вызвала всеобщее сожаление.