Окончил с отличием архитектурный факультет Киевского инженерно-строительного института (1993; ныне — Киевский национальный университет строительства и архитектуры). Кандидат архитектуры (1996), старший научный сотрудник по специальности теория и история архитектуры (1996), доцент по кафедре основ архитектуры и архитектурного проектирования (1999). Диссертация посвящена исследованию архитектуроведческого наследия А. Г. Габричевского.
Работал в Государственном НИИ теории и истории архитектуры (1993—2003; с 1995 — учёный секретарь), Издательском доме А.С.С/А+С, с 2004 — в Институте проблем современного искусства Национальной академии искусств Украины (с 2009 — заместитель директора по научным вопросам). Член редколлегий ряда научных сборников.
Член президиума, академик-секретарь отделения архитектуроведения Украинской академии архитектуры (с 2007), действительный член УАА (2007; член-корреспондент — с 2003), лауреат Государственной премии Украины в области архитектуры (2006) и Премии НАН Украины для молодых учёных (1995). Отмечен Серебряной медалью Национальной академии искусств Украины (2011), "Знаком Почета" Киевского городского головы (2011).
Член Национального союза художников Украины (с 2012), Национального союза архитекторов Украины (1997–2012) и Союза урбанистов Украины (с 1995).
Архитектура, являясь формой культуры и культурного бытия, может быть вычленена из культуры только с какой-нибудь научной целью путём намеренного наведения на резкость. Остальные формы культуры не то чтобы при таком взгляде сходят на нет, но становятся фоном. Применение частнонаучного инструментария перерастает в увлечение каким-либо одним методом или в отсутствие методики. И тогда метод из средства постижения превращается в причину искажения наблюдаемого материала.
Архитектуровед должен быть занят решением двух взаимоисключающих задач, которые принято воспринимать как задачу единую. С одной стороны, речь идёт об изучении структуры, композиции, устройства косной архитектурной формы, каковой она досталась нам для внешнего или (сказал бы хороший искусствовед) феноменологического изучения/рассматривания. С другой стороны, — о некоем тоже косном тексте, который к косности архитектурной формы отношения не имеет, существуя как бы сам по себе, коренясь в самой природе «слова как такового», хотя и посвящён этой форме, и создан в связи с её существованием, является «плотью деятельной, разрешающейся в событие» (О. Мандельштам). Между этими крайностями располагаются предмет и объект обсуждения.
Таким образом, с одной стороны, предметом всякого архитектуроведческого исследования оказывается реальная материальность архитектурной формы как нехудожественное «нагромождение камней», с другой стороны, — реальная материальность текста об этой форме как художественное (дисциплинированное) «нагромождение слов».
Конечно, архитектурная форма изучается тоже как текст, не сводимый к тексту письменному, но существующий в качестве материала, который иным адекватным образом исследовать нельзя. (Структурализм породил методику рассматривать весь мир как систему знаков, совокупность которых и составляет текст.) Самое удивительное, что, изучая и архитектурную форму как снятую форму текста, и текст об этой форме тоже как снятую форму текста, исследователь порождает ещё один текст, некий свой метатекст, в котором и первый (архитектурная форма), и второй (архитектуроведческое письмо) выступают в свою очередь ещё одним, уже «превращенным текстом»: авторским. Все слова оказываются архитектуроцентричными, исследовательский текст, следовательно, тоже архитектуроцентричным, поскольку в нём обсуждаются вопросы, связанные с архитектурой как формой общественного бытия (в терминологии А. П. Мардера).
В самом деле, если принять понятийное различение на архитектуру и архитектурную форму, где первое — область понятия, второе — материальная конкретность вещи, а всё исторически обусловленное богатство письменных текстов о первом и втором — околоархитектурные размышления, рядящиеся то ли в форму архитектуроведения («теории архитектуры», её истории), то ли эмоционально-поэтических рассуждений, то ли сухого специального документа (например, строительный договор), — с логической неизбежностью будем вынуждены признать, что занятие письмом об архитектуре, в какой бы форме оно себя ни выражало, оказывается полем деятельности архитектуроведа, своеобразного «архитектурного герменевта», изучателя «архитектурных» текстов, которые на поверку — архитектуроведческие.
Архитектуровед, сознает он это или действует полусознательно, «строит», создает особое архитектурное произведение, материальность которого заключена в письменном слове, вещность которого стилистически, орфографически, семантически, по самой природе своей отлична от вещности архитектурного произведения, при помощи этого слова перетолковывается, совпадая с вещностью письма, растя на нём и вырастая. Отсюда архитектуроведение — самостоятельная дисциплина, близкая культурологии, но не тождественная ей, поскольку всякий раз имеет собственные объект и предмет (культурология не имеет строгого объекта, — только предмет: явления культуры), относящиеся к архитектуре как особой форме общественного бытия и выступающие как косные архитектурные формы и косные письменные свидетельства, имеющие внутри себя образы, мотивы, сюжеты, тропы и фигуры. В этой самостоятельности, даже уникальности занимаемого места, — нерв архитектуроведения как герменевтически ориентированной дисциплины «об архитектуре». Он крепится стоическим каноном стилистических достоинств: ясностью (satheneia), сжатостью (syntomia), уместностью (prepon), обработанностью (kataskeyn) и — непременным литературным задором.
Автор более пятисот опубликованных трудов.
и др.
Как редактор выпустил около ста разножанровых изданий (научные сборники, проза, стихи и т. д.).