Борис Федорович Поршнев родился в Петербурге, окончил факультет общественных наук МГУ и аспирантуру по истории в РАНИОН. Доктор исторических и философских наук. Работал в Институте истории АН CCCP заведующим сектором новой истории, а затем сектором истории развития общественной мысли. Работы Поршнева переведены на многие иностранные языки. Он имел звание почетного доктора Клермон-Ферранского университета. Ему принадлежит более двухсот печатных научных работ. Из них более десяти монографий. Возглавляя сектор новой истории, он посвятил около двадцати пяти лет фундаментальному исследованию, которое стояло в фокусе его научных интересов. Поршнев считал, что изучение истории как набора фактов принципиально неправильно, что эта наука столь же логична и закономерна, как и точные науки. Он собирался описать человеческую историю именно с этой точки зрения. Однако Поршнев успел написать только начало этой «переписанной» истории — «О начале человеческой истории». Уникальность этой монографии состоит в том, что автор впервые попытался объяснить один из труднейших вопросов становления Человека Разумного в историческом отрезке его отрыва от обезьяньих предков, опираясь не на мифологические догадки, а на строгие закономерности развития и динамики высшей нервной деятельности. Все выдающиеся достижения мировой и, особенно, отечественной физиологии нервной и высшей нервной деятельности, относящиеся не только к палеопсихологии, но и ко всей психике Человека Разумного, вошли в структуру его теоретических построений. История выхода в свет этой книге весьма трагична, ибо она стоила Поршневу жизни. Он с трудом добился издания книги, согласившись ради этого изъять целые главы, важные для выражения его главной идеи. Однако набор был рассыпан, и книга вышла только после смерти Поршнева, в 1974. Это издание так же неполное. Целиком «О начале человеческой истории» вышла в 2007 под научной редакцией О. Т. Вите, который восстановил рукопись в ее первоначальном варианте, а также провел огромную работу по расширению научного аппарата книги.
Поршнев смог это осуществить благодаря своей всесторонней образованности. Впечатляет его образованность не только в общих гуманитарных общественных науках, но и в специальных, таких как общая физиология нервной деятельности (Введенского, Ухтомского), высшая нервная деятельность (Сеченова и Павлова), патопсихология и психиатрия, языкознание и психолингвистика.
Глубокие знания во всех указанных областях науки позволили Поршневу раскрыть вскользь затронутых Марксом и Энгельсом понятий инстинктивного и сознательного труда, и их роли в очеловечивании человекообразных обезьян. Впечатляет также использование автором закона доминанты Ухтомского и неадекватных (побочных) рефлексов (вскользь отмеченных И. П. Павловым) при раскрытии механизма формирования второй сигнальной системы — физиологической основы речевой деятельности.
В 1935 году Поршнев стал профессором Московского областного педагогического института. В 1938 г. он получил кандидатскую степень и институтскую кафедру истории средних веков; в том же году стал профессором и Московского института истории, философии и литературы.
В начале Великой Отечественной войны 1941—1945 гг. находился в эвакуации в Казани, где работал профессором и заведующим кафедрой истории (1941—42) историко-филологического факультета Казанского университета.
За монографию «Народные восстания» Б. Ф. Поршневу 3 марта 1950 года Постановлением Совета министров СССР была присуждена Сталинская премия СССР III степени за 1949 год
С 1957 по 1966 год заведующий сектором новой истории западноевропейских стран Института истории АН СССР, с 1966 года руководил группой по изучению истории социалистических идей, а с 1968 года возглавлял сектор по изучению истории развития общественной мысли Института всеобщей истории АН СССР.
Сторонники криптозоологии считают его основоположником гоминологии (т. н. науки о «снежном человеке».).
В своих работах Поршнев приходит к нетривиальному выводу, что можно объединять проблему изучения классовой борьбы и изучение палеонтропов:
Французский историк Эммануэль Ле Руа Ладюри вспоминал о Поршневе:
Концепция Б. Ф. Поршнева - концепция суггестивного подхода к историческому анализу - обосновывает трактовку исторических событий и в целом исторического процесса как последовательной смены фаз «суггестия-контрсуггестия-контрконтрсуггестия». Идея о наличии междисциплинарных связей между историей и психологией не нова. Концепция Б. Ф. Поршнева представляет из себя один из оригинальных ракурсов этой идеи и не раз становилась предметом научной полемики и оказывала влияние на развитие как исторической, так и психологической науки. Объяснения истории, основанные на психологическом механизме внушения, вызвали интерес в научной среде, но и большое удивление. Такие объяснения сложно было понять историкам Эта концепция развивалась Поршневым в середине 1960-х годов, когда принятые схемы исторического анализа были принципиально иными. Психологи опасались внедрять столь четко выраженную психологическую идею в область, где, в это время еще нельзя было трактовать исторические закономерности иначе как в концептуальных рамках марксистско-ленинской теории общества. Своего рода пробой соединения двух линий анализа — исторической и психологической стала книга «История и психология», вышедшая в начале 1970-х годов под редакцией Б. Ф. Поршнева и Л. И. Анцыферовой. Без всяких сомнений, то была попытка закрепить позиции научной школы, основанной на союзе двух наук.
Суть позиции Б. Ф. Поршнева лучше всего изложена автором в его статье о сути суггестивного подхода к историческому анализу в названном сборнике. Она состоит в том, что суггестия, являясь клеточкой социальной психологии, в обыденной жизни не наблюдаема в ее чистом, изолированном виде. Поэтому, во-первых, к ней трудно подобраться исследователю и, во-вторых, трудно убедиться в ее значении для исторической деятельности человека. Но важным свидетельством в пользу разрабатываемого им подхода Поршнев считает то, что «суггестия более властна над группой людей, чем над одиночкой, а также, если она исходит от человека, как-то олицетворяющего группу, общество и т. п., или от непосредственных словесных воздействий группы людей (возгласы толпы, хор и т. п.)». С учетом этого обстоятельства Поршнев устанавливает значение суггестии для становления человека как общественного существа и утверждает, что «суггестия как таковая, в своем чистом виде, должна была некогда иметь автоматический, непреодолимый или, как говорят психологи и психиатры, роковой характер». Из этого следует, что психическая общность («мы») в идеале есть поле абсолютной веры, причем «полная суггестия, полное доверие, полное мы тождественны внелогичности (принципиальной неверифицируемости». Но (по аналогии с законом обратной индукции возбуждения и торможения) суггестия не получает абсолютной власти над человеком: суггестивное воздействие наталкивается на охранительные психические антидействия, и первый из таких феноменов — недоверие. Антитезой суггестии становится контрсуггестия. «Контрсуггестия и становится непосредственно психологическим механизмом осуществления всех и всяческих изменений в истории, порождаемых и не зовом биологической самообороны, а объективной жизнью общества, противоречиями и антагонизмом экономических и других отношений», — утверждает Поршнев и замечает, что рассматривает здесь не причины, приводившие людей в разных исторических условиях к срыву принуждающей силы слова, а сам психологический механизм негативной реакции на суггестию, который усиливался в ходе истории и посредством которого история менялась.
По Поршневу, суггестия не исчезает в ходе истории, по мере роста и усложнения контрсуггестии она приобретает другие формы. Но и сама контрсуггестия меняется: из простого отказа от послушания людским словам она превращается в ограничение послушания разными условиями. По ходу истории человеку все более важно не только то, от кого исходят указания, требующие повиновения. «Он хочет, чтобы слова ему были понятны не только в своей внушающей что-либо части, но и в мотивационной, то есть он спрашивает, почему и зачем, и только при выполнении этого условия включает обратно отключенный на время рубильник суггестии».
Теория Поршнева все же не отвечает на вопрос о том, почему одно и то же суггестивное воздействие вызывает разную реакцию, даже когда речь идет о внушениях, идущих в толпу или от толпы. Контрсуггестивный механизм недоверия также не вполне прояснен: проблема включения логики должна быть осмыслена с учетом достижений этнометодологии (Г. Гарфинкель и его последователи показали, что бытовая логика, здравый смысл имеют иную природу, нежели формальная логика). Понимание как необходимая часть контрсуггестивного ответа также различается и по своему механизму, и по результатам.
Тем не менее концепция Поршнева обозначает перспективный путь соединения социально-психологического исследования с исследованием историческим, который может усилить свою эвристичность при его дополнении другими подходами к решению аналогичных исследовательских задач.
Из этих дополняющих подходов обратим внимание на два. Один связан разработанной Максом Шелером концепцией ресентимента, объясняющей перевороты в ценностях, другой — с понятием идентичности в трактовке Эрика Эриксона.