Александр Васильевич Никитенко

Биография

Происходил из малорусских крепостных графа Шереметева, живших в слободе Алексеевка Бирючского уезда Воронежской губернии.

Родился в 1804 или 1805 году; отец его, старший писарь в вотчинной конторе графа Шереметева, был, по образованно, выше своей среды, и подвергался всякого рода гонениям; условия детства Никитенко были неблагоприятны для его воспитания. Первое образование Никитенко получил в Воронежском уездном училище и дальше пойти не мог, так как доступ в гимназию ему, как крепостному, был закрыт; юноша был так огорчен, что в течение ряда лет лелеял мысль о самоубийстве.

В 1822 году в Острогожске, где Никитенко перебивался частными уроками, открылось отделение «Библейского Общества», секретарем которого был избран Никитенко. Он выдвинулся речью на торжественном собрании в 1824 году, о которой было доложено президенту общества, кн. А. Н. Голицыну — и вскоре, с помощью В. А. Жуковского и др., Никитенко получил вольную.

В 1825 году он поступил в Санкт-Петербургский университет, едва не погиб, уличенный в «знакомстве» с декабристами, но в 1828 году благополучно кончил курс кандидатом по историко-философскому факультету.

В 1826 году появилась его первая статья: «О преодолении несчастий» в «Сыне Отечества», за которую Никитенко был обласкан Гречем и Булгариным и вошел в доверие попечителя учебного округа, К. М. Бороздина, взявшего его в секретари. По поручению Бороздина, Никитенко написал примечания к новому цензурному уставу (1828 год).

После неудачных попыток занять кафедру естественного права и политической экономии, Никитенко с 1832 года стал адъюнктом по кафедре русской словесности, а с 1834 года — профессором.

В 1833 году Никитенко был назначен цензором и скоро провел 8 дней на гауптвахте за то, что пропустил стихотворение Виктора Гюго («Enfant, si j'?tais roi»), в переводе М. Деларю.

Читал также лекции по русской словесности в Римско-католической духовной академии, редактировал в 1839—1841годах журнал «Сын Отечества».

В 1836 году получил степень доктора философии за диссертацию: «О творческой силе в поэзии или поэтическом гений»; в 1853 году назначен членом Академии наук.

Служа в цензуре, Никитенко постоянно писал проекты ее уставов, инструкции или примечании к ним, в «мартинистском», по словам Булгарина, то есть сравнительно либеральном духе.

В 1842 году Никитенко был подвергнут аресту на одну ночь при гауптвахте за пропуск в «Сыне Отечества» повести Ефибовского: «Гувернантка», насмешливо отозвавшейся о фельдъегерях. С восторгом приветствовал Никитенко эпоху великих реформ, характеризуя себя «умеренным прогрессистом».

В 1859 году Никитенко вступил членом в негласный комитет над цензурой и ревностно хлопотал об интересах литературы и о превращении чрезвычайного и временного учреждения в постоянное и регулярное, в виде «главного управления цензуры» при министерстве народного просвещения. Это ему отчасти удалось — но неожиданным ударом для Никитенко было перечисление «главного управления» в министерство внутренних дел.

В конце 1850-х годов Никитенко редактировал «Журнал Министерства народного просвещения»; был членом, а потом (1857) председателем театрального комитета.

Как критик и историк литературы, Никитенко большого значения не имел.

Более известны его «Речь о критике» (СПб., 1842) и «Опыт истории русс. литературы. Введение» (СПб., 1845), отличающиеся неясностью и расплывчатостью основных определений; по той же причине Никитенко не мог оказать заметного влияния на своих слушателей.

Главная культурно-общественная заслуга Никитенко определяется деятельностью его в качестве сравнительно очень просвещенного цензора, оказывавшего иногда незримые, но существенные услуги литературе (так в 1861 году он «отстоял» отдельное издание стихотворений Некрасова), а в особенности — ведением замечательного дневника (с 14 лет), изданного уже по смерти автора, под заглавием: «Моя повесть о самом себе и чему свидетель в жизни был» (СПб., 1893). Дневник Никитенко имеет двоякое значение: богатого культурно-исторического материала, в особенности для истории русской цензуры, и интересного «человеческого документа» для психологии самого автора. С одной стороны, в дневнике, написанном (особенно в первой его части) часто с поразительной энергиею и горечью и с меткими афоризмами во вкусе классических моралистов, Никитенко рисуется стоиком, создающим себе правила: «мудрость — терпение», «цель жизни — не счастье, а долг» и т. п.; патриотом, негодующим на «Бенкендорфскую литературную управу» и восклицающим неоднократно: «Да сохранит Господь Россию»; философом, находящим мрачное утешение в мысли о смерти. С другой стороны, в том же дневнике Никитенко развивает философию приспособляемости и пассивности, выказывает терпение, не имеющее ничего общего с мудростью (Пушкин в 1835 году, в письме к П. А. Плетневу, бранит Никитенко «лягающимся осленком»), является не «умеренным прогрессистом», но «прогрессивною умеренностью», не античным героем, а просто упрямым малороссом, и прямо проповедует оппортунизм. В результате — глубокое внутреннее недовольство, которым проникнуты две последние части дневника, старческое брюзжанье на всех и все. Биография Никитенко вполне объясняет все противоречия натуры Никитенко: крепостное право, из которого он с таким трудом освободился, наложило слишком сильный отпечаток на эту богатую натуру, чтобы она могла развиться вполне нормально.