Джим Моррисон (Джеймс Дуглас Моррисон)

Рождение легенды американского рока Джима Моррисона пришлось на годы второй мировой войны – 8 декабря 1943 года. В мальчике, появившемся на свет во флоридском городе Мельбурне, смешалась кровь старых ирландских и шотландских родов, и эти генетические корни кельтских бунтарей в полной мере проросли в его характере. Немалое влияние на Джима оказала и кочевая жизнь его семьи. Его отец, будущий адмирал Джордж Моррисон, переезжал вместе с женой Кларой и тремя детьми из одной военной базы в другую и был занят службой по горло, а потому Джим, Энн и Эндрю видели его редко и росли, не имея понятия о дисциплине, капризными и своенравными.

Джиму было четыре года, когда ему довелось пережить событие, по его собственному убеждению, определившее всю жизнь будущего музыканта: в Нью-Мексико мальчик стал свидетелем страшной аварии. При виде разбившегося грузовика и лежащих вокруг трупов, Джим решил, что души умерших индейцев, вселились в него. Потрясение оказалось столь велико, что всю жизнь Джим Моррисон возвращался к тому случаю в своих стихах, песнях и интервью и всерьез верил, что в нем, представителе расы белых, живут теперь истинные обитатели Америки – краснокожие. Именно из этой уверенности и исходил интерес Моррисона к древним шаманам, религиям и всевозможной мистике. Весьма натурально он описывал в своих текстах и кровавые ужасы членовредительства, что тоже, без сомнения, было отголоском его детской трагедии. Впрочем, не меньше Джим интересовался культурой и философией Европы – разве что не с таким драматизмом.

Безусловно, этот музыкант был самым образованным и самым начитанным из рокеров своего поколения. Несмотря на вечные переезды, он очень хорошо учился в школе и даже в подростковую пору, став приверженцем вина и произведений Ницше, оставался любимцем учителей и отличным парнем по мнению ровесников. Среднюю школу Джим окончил в 1961 году, в городе Александрия (Вирджиния), и, год отучившись в колледже, поступил в Государственный университет Флориды. Извечный гуманитарий, он изучал там историю Возрождения, Иеронима Босха и актерское мастерство, играл в университетских спектаклях и даже снялся в рекламном видео своего факультета. И все свободное время у него уходило на запойное чтение и не менее запойное писание стихов. Книги оказывали на юного Джима огромное влияние – прочитав Керуака, он проникся бунтарским духом и решил, что Флорида – штат дремучих пенсионеров, вовсе не подходящий для его великих замыслов. Потому совет учиться на режиссера упал на благодатную почву: недолго поразмыслив, Джим уехал в Лос-Анджелес.

В отличие от многих других бунтарей, Моррисон прекрасно осознавал, что невозможно стать великим, не имея образования, так что бросать учебу он не стал – перевелся в Калифорнийский университет, на кинематографическое отделение. Однако уже через несколько месяцев обучение его разочаровало – не столько самими занятиями, сколько развеселой жизнью студентов, будущих гениев киноиндустрии. Джиму они казались слишком приземленными и примитивными. Не отказываясь ни от вечеринок, ни от алкоголя, большую часть времени он все-таки жил уединенно в разных трущобах на океанском берегу, обедал на свалках и развлекал себя собственным необъятным внутренним миром. Круг его общения состоял, в основном, из чудаков, спившихся швейцаров и сутенеров – людей, которые были выброшены за борт обыденной жизни и искалечены ей.

В декабре 1964 года, на рождественские каникулы, Джим последний раз увидел своих родителей. Через пару месяцев после визита домой он написал им письмо, в котором рассказал о желании создать собственную рок-группу. Отец ответил ему очень резко – и больше с родителями Джим не общался. Они тоже не делали попыток примирения, отказавшись говорить о блудном сыне даже после его гибели. Печально, но факт – Джим ненавидел образ жизни добропорядочных граждан, а его отец и мать с возмущением отрицали образ жизни хиппи. Во всех интервью и даже в разговорах с друзьями Моррисон всегда говорил, что его родители умерли…

Во время учебы на кинофакультете Джим снял два собственных фильма. Второй, являвшийся его выпускной работой, не оценили ни сокурсники, ни преподаватели. Это было обидно, но на страдания у Джима времени не оказалось: сразу после выпуска он нашел себе друга, мечтавшего, как и сам Джим, о возможности высказать этому миру все наболевшее. Рэй Манзарек, отучившийся на том же факультете, в это время уже играл вместе с братом в группе «Rick & Ravens» и подрабатывал тапером, а Моррисон написал несколько песен. Встреча искателей всемирной славы произошла на пляже и оказалась воистину судьбоносной. В августе Манзарек привел к Джиму гитариста Робби Кригера и барабанщика Джона Денсмора, с которыми познакомился  на занятиях по медитации, где все трое изучали самопознание и пути к нирване. Эта четверка и вошла в классический состав группы «The Doors». Имя группе они взяли из названия романа Хаксли «Двери восприятия», имея в виду, что будут открывать своими песнями двери в закрытую, но единственно настоящую реальность. Эксперимент по созданию группы вполне мог провалиться – мало ли мальчиков желают славы в уверенности, что знают истину… Но истина – истиной, а вот безусловную талантливость этих четверых отрицать невозможно: очаровывающий голос Моррисона, гитара Кригера, вскормленная испанским фламенко, буквально психоделические клавиши Манзарека и фри-джазовые, непоседливые барабаны Денсмора соединились в единое целое, уже полвека не сходящее с Олимпа рок-музыки.

Первые выступления «The Doors» прошли на бульваре Сансет, в маленьком кабаре, где за четыре вечерних часа музыканты получали сорок пять долларов. Подрабатывали они и в других кафе и клубах, причем играли поначалу весьма дилетантски. Мешала успеху и робость Джима – первое время он пел вполоборота к залу, стесняясь публики, и пел, как правило, нетрезвым. Владельцам заведений это не нравилось, но положение спасали многочисленные фанатки, которыми Моррисон обзавелся очень быстро. Год спустя «The Doors» набрались музыкального и сценического опыта, что называется, «сыгрались» и выступали уже в «Whisky-A-Go-Go», одном из лучших клубов Сансет Трип, престижном для рок-н-ролльщиков месте. Там их и заметил Пол Ротшильд, продюсер нового лейбла «Elektra Records», пока что выпускавшего лишь джазовые пластинки. Ротшильд, услышав этих мальчиков, разыгрывающих, по его мнению, настоящую музыкальную драму, воспринял их выступление столь близко к сердцу, что, когда Джим пропел «Понимает ли меня кто-нибудь?», крикнул ему: «Я тебя понимаю!». Моррисон прервался, подошел к Ротшильду и проникновенно пообещал избавить его от всех комплексов и помочь увидеть настоящую реальность. После такого заявления администрация «Whisky-A-Go-Go», состоявшая из людей крайне практичных, решила, что Джим просто псих, – и группу выгнали из клуба. Пол Ротшильд, испытывавший к музыкантам прямо противоположные чувства, предложил «The Doors» контракт.

В конце лета 1967 года был записан первый альбом, названный именем группы и считающийся теперь одним из лучших в истории рока. В альбоме звучали песни о хрустальном корабле и «кухне души», инструментальное сальто-мортале и театрально-поэтический монолог Джима – словом, все, кроме стандартного рока. По слухам, получившаяся пластинка ошеломила самих музыкантов, а сам Джим по этому поводу обкурился и некоторое время не хотел петь ничего, кроме «The End». Однако славу группа обрела другими синглами – «Break On Through» мгновенно попал в десятку хит-парада, а «Light My Fire» взлетел на самый верх «Биллборда» и принес своим создателям по пятьдесят тысяч долларов.

Дальше была слава. За четыре года вышло еще пять альбомов – в октябре того же года «Strange Days», в июле 1968 – «Waiting for the Sun», ровно через год – «The Soft Parade», в феврале 1970 – «Morrison Hotel», в апреле 1971 – «L.A. Woman». Последний стал, пожалуй, самым сильным – он состоял из песен о детях, которых убивают взрослые, о том, что кончилось время игр. Тем не менее, в 1971 году группа «The Doors» уже не была коллективом единомышленников – из-за Джима и его усиливающейся страсти к наркотикам и алкоголю. Моррисон занимался тем, что позже назовут «звездным самосожжением», и уже ни перед кем не робел. Он стал рок-идолом и осознавал это – но его внутренний мир не ограничивался сценой, музыкой и славой.

Постулаты великого поэта и философа Ницше свели с ума не одного Моррисона, однако в его случае ницшеанство обернулось едва ли не фарсом. Так, чтобы записать альбом «L.A. Woman», Манзарек с Кригером наняли для Джима собутыльников – чтобы они помогли выпить то, что без них Джим выпил бы в одиночестве. Причем сам Джим пояснял, что таким образом добивается «измененного сознания». Добивался он этого состояния и с помощью секса – на него подали около двадцати исков об отцовстве. Таковы же были и его гипнотические стихи, да и музыка «The Doors», полная пугающей энергетики, привлекала к группе внимание миллионов юных эстетов и сюрреалистов. Но немалой причиной их популярности была именно личность Моррисона, его невероятная харизма, его эрудированность и, как ни печально, его образ жизни. Кстати, ни агента, ни менеджера, ни стилиста у «The Doors» никогда не было – Джим и Рэй, два неудавшихся режиссера, занимались имиджем группы сами.

 «The Doors» неуклонно шли к вершине славы, а их лидер столь же неуклонно катился вниз. За пьянством последовали аресты за нарушение общественной морали и драки с полицией. Постепенно Джим перестал быть девичьей мечтой и превратился в бородатого неухоженного наркомана. Поздние концерты группы были скандальными из-за его беспрестанных переругиваний с публикой – Джиму ничего не стоило сообщить зрителям, что они – «стадо, мечтающее взглянуть на мой член». В 1970 году Моррисон женился на журналистке Патриции Кеннели – обряд бракосочетания был проведен согласно колдовскому ритуалу кельтов, ибо невеста называла себя практикующей ведьмой. Неудивительно, что брак этот продлился очень недолго.

Но, видимо, талант остается талантом, что бы ни творил его носитель – недаром литераторы ставят поэзию Джима Моррисона наравне с творчеством Артюра Рембо и Уильяма Блейка, великих поэтов андерграунда. Что же до тематики его стихов – Моррисон, то ли из-за детской трагедии, то ли благодаря врожденным душевным качествам, воспевал смерть – в стихах, музыке, на сцене. Шедевральная песня «The End» говорит об этом особенно ярко – в ней со смертью ассоциируются не только отцеубийство и наркотики, но и любовь… Джим не скрывал своего убеждения в том, что жизнь, полная опасностей и стремление к смерти – единственный шанс прорваться к экстазу и свету.

Весной 1971 года Джим отправился в Париж, желая сделать там карьеру поэта и получить признание именно своих стихов. Вместе с Моррисоном отправилась и его постоянная к тому времени спутница – Памела Курсон. Его роман с этой девушкой был, видимо, весьма серьезным – ни в чем себе не отказывая, Джим, тем не менее, называл своей музой именно Памелу, и ей посвящено немалое количество стихов и песен. Кроме духовных подарков, Моррисон купил Памеле и бутик в Лос-Анджелесе. Она любила его преданно и столь же преданно снабжала наркотиками. В Париже Джим не только писал стихи, но и «купался в забвении», используя для этого вино и героин. Именно купаясь, в ванне снятой парижской квартиры, он и обрел забвение полное – в двадцать семь лет.

По официальной версии французской полиции это случилось 3 июля 1971 года, в результате сердечного приступа. По крайней мере, вечером того дня Аньес Варда, знакомая Джима и Памелы, пришла к ним в гости вместе со своим другом и застала Памелу рыдающей над мертвым возлюбленным. Из рассказа Памелы можно сделать вывод, что перед тем, как улечься в ванну, Джим принял смертельную дозу наркотика, а сама Памела в этот момент уже лежала в наркотической отключке. По другой версии овердозу Джим принял вечером в местном клубе, и оттуда его труп отвезли на квартиру. Говорили и о самоубийстве, и об убийстве, в котором обвиняли ФБР, боровшееся в те годы с хиппи. Имущество Джима унаследовала по завещанию музыканта Памела Курсон – и умерла от передозировки, пережив своего возлюбленного всего на три года.

Джим Моррисон был похоронен на парижском кладбище Пер-Лашез. Смерть музыканта так и осталась загадкой – и потому до сих пор ходят слухи, что она была инсценирована, а Моррисон на самом деле жив. По легендам его видели после этой смерти – то в Америке, то во Франции, то на Тибете… Существует и еще один странный, почти мистический факт: в тот самый день отец Джима произнес в Вашингтоне торжественную речь по поводу списания на берег авианосца «Bonne Homme Richard», первого судна, которым он командовал как адмирал. Через девятнадцать лет Джордж Моррисон установил на могиле своего первенца плиту с надписью «Κata ton daimona eaytoy» – греческое «в согласии со своим демоном».