Эрик Артур Блэр родился 25 июня 1903 года в Мотихари (Индия) в семье британского торгового агента. Оруэлл обучался в школе св. Киприана, в 1917 году получил именную стипендию и до 1921 года посещал Итон Колледж. С 1922 по 1927 год служил в колониальной полиции в Бирме, затем долго жил в Великобритании и Европе, пробавляясь случайными заработками, тогда же начал писать художественную прозу и публицистику. С 1935 года публиковался под псевдонимом «Джордж Оруэлл». Участник Гражданской войны в Испании 1936—1939 (книга «Памяти Каталонии», 1938, очерк «Вспоминая войну в Испании», 1943, полностью опубликован в 1953), где близко столкнулся с проявлениями фракционной борьбы в среде левых.
Вернувшись из Испании, написал книгу об испанской гражданской войне, однако его давний издатель Виктор Голланц отказался её публиковать, сославшись на то, что книга может нанести ущерб делу борьбы с фашизмом.
Написал множество эссе и статей социально-критического и культурологического характера. Во время Второй мировой войны вел антифашистскую программу на Би-би-си.
Писатель умер в Лондоне от туберкулёза 21 января 1950 года.
Во время гражданской войны в Испании Оруэлл воевал на стороне республиканцев в рядах частей POUM. Об этих событиях он написал документальную повесть «Памяти Каталонии» (англ. Homage to Catalonia) — 1936 и очерк «Вспоминая войну в Испании», 1943, полностью опубликован в 1953), где близко столкнулся с проявлениями фракционной борьбы в среде левых.
В повести «Скотный двор» (1945) показал перерождение революционных принципов и программ: «Скотный двор» — притча, аллегория на революцию 1917 года и последующие события в России.
Роман-антиутопия «1984» (1949) стал продолжением «Скотного двора». Оруэлл изобразил возможное будущее мировое общество как тоталитарный иерархический строй, основанный на изощрённом физическом и духовном порабощении, пронизанный всеобщим страхом и ненавистью, доносительством. В этой книге впервые прозвучало известное выражение «Большой брат следит за тобой», а также введены ставшие широко известными термины «двоемыслие», «мыслепреступление» и «новояз».
Свобода – это возможность сказать, что дважды два – четыре. Если дозволено это, все остальное отсюда следует.
— «1984»
Я помню, как однажды сказал Артуру Кёстлеру: «в 1936 г. остановилась история», и он кивнул головой. Мы оба думали о тоталитаризме в целом, но особенно о гражданской войне в Испании. Я с детства знал, что газеты могут лгать, но только в Испании я увидел, что они могут полностью фальсифицировать действительность, Я лично участвовал в «сражениях», в которых не было ни одного выстрела и о которых писали, как о героических кровопролитных битвах, и я был в настоящих боях, о которых пресса не сказала ни слова, словно их не было. Я видел бесстрашных солдат, ославленных газетами трусами и предателями, и трусов и предателей, воспетых ими, как герои. Вернувшись в Лондон, я увидел, как интеллектуалы строят на этой лжи мировоззренческие системы и эмоциональные отношения.
Оригинальный текст (англ.)I remember saying once to Arthur Koestler, 'History stopped in 1936', at which he nodded in immediate understanding. We were both thinking of totalitarianism in general, but more particularly of the Spanish civil war. Early in life I have noticed that no event is ever correctly reported in a newspaper, but in Spain, for the first time, I saw - newspaper reports which did not bear any relation to the facts, not even the relationship which is implied in an ordinary lie. I saw great battles reported where there had been no fighting, and complete silence where hundreds of men had been killed. I saw troops who had fought bravely denounced as cowards and traitors, and others who had never seen a shot fired hailed as the heroes of imaginary victories; and I saw newspapers in London retailing these lies and eager intellectuals building emotional superstructures over events that had never happened.
— Orwell G. Homage to Catalonia and Looking back on the Spanish war. — L.: Secker & Warburg, 1968, с. 234
Все животные равны. Но некоторые равнее других
— «Скотный двор»
Люди жертвуют жизнью во имя тех или иных сообществ — ради нации, народа, единоверцев, класса — и постигают, что перестали быть личностями, лишь в тот самый момент, как засвистят пули. Чувствуй они хоть немного глубже, и эта преданность сообществу стала бы преданностью самому человечеству, которое вовсе не абстракция.
«О дивный новый мир» Олдоса Хаксли был превосходным шаржем, запечатлевшим гедонистическую утопию, которая казалась достижимой, заставляя людей столь охотно обманываться собственной убеждённостью, будто Царство Божие тем или иным способом должно сделаться реальностью на Земле. Но нам надлежит оставаться детьми Божиими, даже если Бог из молитвенников более не существует.
—Оригинальный текст (англ.)People sacrifice themselves for the sake of fragmentary communities — nation, race, creed, class — and only become aware that they are not individuals in the very moment when they are facing bullets. A very slight increase of consciousness and their sense of loyalty could be transferred to humanity itself, which is not an abstraction.
Mr Aldous Huxley's Brave New World was a good caricature of the hedonistic Utopia, the kind of thing that seemed possible and even imminent before Hitler appeared, but it had no relation to the actual future. What we are moving towards at this moment is something more like the Spanish Inquisition, and probably far worse, thanks to the radio and the secret police. There is very little chance of escaping it unless we can reinstate the belief in human brotherhood without the need for a ‘next world’ to give it meaning. It is this that leads innocent people like the Dean of Canterbury to imagine that they have discovered true Christianity in Soviet Russia. No doubt they are only the dupes of propaganda, but what makes them so willing to be deceived is their knowledge that the Kingdom of Heaven has somehow got to be brought on to the surface of the earth. We have not to be the children of God, even though the God of the Prayer Book no longer exists.
— Эссе «Мысли в пути» Дж. Оруэлла (1943 г.)
А вот и второе, что запомнилось: итальянец из милиции, который приветствовал меня в тот день, когда я в неё вступил. Я писал о нём на первых страницах своей книги про испанскую войну и здесь не хочу повторяться. Стоит мне мысленно увидеть перед собой — совсем живым! — этого итальянца в засаленном мундире, стоит вглядеться в это суровое, одухотворённое, непорочное лицо, и все сложные выкладки, касающиеся войны, утрачивают значение, потому что я точно знаю одно: не могло тогда быть сомнения, на чьей стороне правда. Какие бы ни плели политические интриги, какую бы ложь ни писали в газетах, главным в этой войне было стремление людей вроде моего итальянца обрести достойную жизнь, которую — они это понимали — от рождения заслуживает каждый. Думать о том, какая судьба ждала этого итальянца, горько, и сразу по нескольким причинам. Поскольку мы встретились в военном городке имени Ленина, он, видимо, принадлежал либо к троцкистам, либо к анархистам, а в наше необыкновенное время таких людей непременно убивают — не гестапо, так ГПУ. Это, конечно, вписывается в общую ситуацию со всеми её непреходящими проблемами. Лицо этого итальянца, которого я и видел-то мимолётно, осталось для меня зримым напоминанием о том, из-за чего шла война. Я его воспринимаю как символ европейского рабочего класса, который травит полиция всех стран, как воплощение народа — того, который лёг в братские могилы на полях испанских сражений, того, который теперь согнан в трудовые лагеря, где уже несколько миллионов заключённых…
…Все наблюдения, способные сбить с толку, все эти сладкие речи какого-нибудь Петена или Ганди, и необходимость пятнать себя низостью, сражаясь на войне, и двусмысленная роль Англии с её демократическими лозунгами, а также империей, где трудятся кули, и зловещий ход жизни в Советской России, и жалкий фарс левой политики — всё это оказывается несущественным, если видишь главное: борьбу постепенно обретающего сознание народа с собственниками, с их оплачиваемыми лжецами, с их прихлебалами. Вопрос стоит просто. Узнают ли такие люди, как тот солдат-итальянец, достойную, истинно человечную жизнь, которая сегодня может быть обеспечена, или этого им не дано? Загонят ли простых людей обратно в трущобы, или это не удастся? Сам я, может быть, без достаточных оснований верю, что рано или поздно обычный человек победит в своей борьбе, и я хочу, чтобы это произошло не позже, а раньше — скажем, в ближайшие сто лет, а не в следующие десять тысячелетий. Вот что было настоящей целью войны в Испании, вот что является настоящей целью нынешней войны и возможных войн будущего.
—Оригинальный текст (англ.)The other memory is of the Italian militiaman who shook my hand in the guardroom, the day I joined the militia. I wrote about this man at the beginning of my book on the Spanish war, and do not want to repeat what I said there. When I remember — oh, how vividly! — his shabby uniform and fierce, pathetic, innocent face, the complex side-issues of the war seem to fade away and I see clearly that there was at any rate no doubt as to who was in the right. In spite of power politics and journalistic lying, the central issue of the war was the attempt of people like this to win the decent life which they knew to be their birthright. It is difficult to think of this particular man's probable end without several kinds of bitterness. Since I met him in the Lenin Barracks he was probably a Trotskyist or an Anarchist, and in the peculiar conditions of our time, when people of that sort are not killed by the Gestapo they are usually killed by the G.P.U. But that does not affect the long-term issues. This man's face, which I saw only for a minute or two, remains with me as a sort of visual reminder of what the war was really about. He symbolizes for me the flower of the European working class, harried by the police of all countries, the people who fill the mass graves of the Spanish battlefields and are now, to the tune of several millions, rotting in forced-labour camps.
…All the considerations are likely to make one falter — the siren voices of a Petain or of a Gandhi, the inescapable fact that in order to fight one has to degrade oneself, the equivocal moral position of Britain, with its democratic phrases and its coolie empire, the sinister development of Soviet Russia, the squalid farce of left-wing politics — all this fades away and one sees only the struggle of the gradually awakening common people against the lords of property and their hired liars and bumsuckers. The question is very simple. Shall people like that Italian soldier be allowed to live the decent, fully human life which is now technically achievable, or shan't they? Shall the common man be pushed back into the mud, or shall he not? I myself believe, perhaps on insufficient grounds, that the common man will win his fight sooner or later, but I want it to be sooner and not later — some time within the next hundred years, say, and not some time within the next ten thousand years. That was the real issue of the Spanish war, and of the last war, and perhaps of other wars yet to come.
— Эссе «Вспоминая войну в Испании» Дж. Оруэлла (1943 г.)
У этого человека продвинутые коммунистические убеждения, и некоторые из его индийских друзей говорят, что часто видели его на собраниях коммунистов. Он богемно одевается как на работе, так и в часы досуга
Оригинальный текст (англ.)This man has advanced communist views, and several of his Indian friends say that they have often seen him at communist meetings. He dresses in bohemian fashion both at his office and in his leisure hours
Согласно документам, писатель действительно принимал участие в таких собраниях, и в характеристике он проходил как «симпатизирующий коммунистам».