Любовь Макаровна Сирота
Биография
Родилась в 1956 г. в Казахстане, г. Иртышеск Павлодарской области. Детство и юность прошли в столице Киргизии Фрунзе (ныне Бишкек), где она была членом городского литобъединения 'Горные Зори", первые произведения печатались в периодике Киргизии. В 1975 г. переехала с родителями на прародину — Украину, где окончила филологический факультет Днепропетровского государственного университета.
После Чернобыльской катастрофы и эвакуации из Припяти, живёт в Киеве, до 1992 г. работала редактором на киностудии им. А. Довженко.
Творчество
«Думаю, уже ни у кого не вызывает сомнения утверждение: для того, чтобы талант мог состояться, реализовать себя, нужен, как минимум, сам талант. В поэзии под этим, возможно, заабстрагированным определением все мы понимаем наличие собственного голоса, а точнее, то есть проще, — собственного письма, отличительного образа мышления, оригинальной стилистики, наконец. Так вот, книга лирики Любови Сироты „Ноша“ как раз и отвечает этим требованиям — её стихи отличаются оригинальной стилистикой, точным и ясным видением самого предмета изображения, привлекают внимание пронзительно острым ощущением времени и широкой палитрой лексического отображения переживаний лирического героя. Но мы имеем дело не просто с поэтом. После эвакуации из Припяти Любовь Сирота организовала из припятской литературной студии „Прометей“, которой руководила, творческую группу, чтобы стихом и песней нести нам правду о городе энергетиков и его людях. Эту деятельность областной комитет комсомола справедливо отметил премией имени Александра Бойченко, она же легла и в канву художественно-публицистического фильма „Порог“, о котором сразу же широко заговорила печать. Не буду скрывать, что творчество этого автора хорошо известно мне благодаря публикациям в альманахах, газетах „Правда Украины“, „Літературна Україна“, журналах „Україна“, „Дніпро“, коллективных сборниках. Предварительное знакомство только утвердило мысль о перспективности молодой поэтессы, а сборник стихов, признаюсь, превзошёл все мои ожидания. И дело не только в том, что в нём почти нет поверхностных стихотворений. Его секрет заключается в незатаенности чувств, в той прозрачной пульсирующей искренности, которую диктует понятийная система творчества поэтессы, что, несомненно, могло произойти только на основе созидательного воспитания собственных чувств. Совершенная звукопись, ассонансные внутренние рифмы живут в её стихотворении не формально — создают настроение, гул нарастающего негодования. Вся книжка пронизана антимещанским пафосом, где каждое стихотворение — бескомпромиссная позиция в жизни и творчестве …
Образ времени и образ памяти становится духовной сердцевиной лирического героя, от стихотворения к стихотворению это впечатление крепнет. К тому же стихи „Ноши“ никак не делятся на гражданские и интимные — слитые воедино глубоким желанием счастья, что видится в гармонии поступков и чувств, слова и дела, они составляют единую духовную целостность, органическую неделимость. Интересно и то, что печаль, грусть по утраченному и даже тоска в поэзии Любови Сироты играют созидательную роль, создавая реалистически достоверный образ нашего современника. Какой верой наполняется сердце, убеждаясь в настоящем, безграничном чувстве любви — к человеку и к жизни! Поэтесса убеждена, что Вселенная невозможна без любви:
Тщетно разрывая мглу вселенной,
рвется к нам звезда наша двойная.
Несоизмеримо наше время
с этим светом, вспыхнувшем над нами!
Я не знаю, известно ли автору, что бытует гипотеза астрофизиков, которые убеждают в существовании двойника нашего Солнца. Во всяком случае образ этот просто поразителен — поэтесса смело „заземляет“ его в реальные будни: солнечные лучи несут нам не только любовь, но и духовное равновесие, уверенность в необходимости счастья. Творчество Любови Сироты красноречиво говорит о том, насколько серьёзно относится она к своему призванию — осмыслению диалектики творчества и ответственности художника перед обществом. Главное же то, что эта книжка стихов презентует нашего современника — человека высокой культуры чувств, бескомпромиссного, честного. Не забыта трагедия Чернобыля, не забыты люди, которые спасли нас, — эта жажда памяти, гражданская боль и есть сердцевина „Ноши“.» (Поэт Владимир Забаштанский) .
«(…) Размышления об изуродованной природе, о человеческих трагедиях, о любви — вот главные темы ее поэтического цикла „Ноша“. В настоящей статье я коснусь лишь тем природы и жизненного опыта, хотя все стихи, благодаря их глубине и поэтическому совершенству, могли бы стать основой для активной дискуссии.
Наверное, именно от того, что Л.Сирота испытала на себе последствия технологии, уже вырывающейся из-под контроля человека и восстающей против него, в её поэзии мы не найдем ни малейшего намека ни на какие идеологические позиции. Не ищутся и не обсуждаются корни зла: оно уже здесь, на виду, оно в нас, оно не идеология, а повседневность, с которой нужно считаться, оно прежде всего память, которую идеология не должна стереть.
…и лунным светом окна зажигают…
Именно в этой строке мы встречаем впервые глагол зажигать, проводящий нас по всему поэтическому циклу вместе с его самыми разными значениями, синонимами и смысловыми вариантами. Можно предположить, что он является отражением — и сознательным, и спонтанно иррациональным — того ужасного пожара, невольной зрительницей и очевидцем которого была поэтесса. Читая стихи Любови Сироты, мы получаем ощутимое впечатление, что радиация, излученная реактором, не только внедрилась в тело, но и в сознание поэта и что она продолжает действовать, подсказывая поэтическому воображению образы светлые или огненные, лучезарные, имеющие адекватное отражение в поэзии. Так глубоко тот пожар запечатлелся в сознании поэтессы, что даже в стихах, не связанных прямо с чернобыльской катастрофой (как, например, в целомудренных эротических или в гражданских стихотворениях), часто перекликаются понятия и образы, связанные с огнем. В том же самом стихотворении, втором из триптиха, мы оказываемся перед картиной звезд, падающих на городскую мостовую, одновременно реалистической (поскольку лично испытанной) и апокалиптической („Третий Ангел вострубил, и упала с неба большая звезда, горящая подобно светильнику, и пала на третью часть рек и на источники вод сделалась полынью, и многие из людей умерли от вод, потому что они стали горьки. — Откровение, VIII ?10,11.“) Город, оживающий только в снах, умирает на каждом рассвете.
Тема экологической катастрофы нерасторжима с тем, что Л. Сирота ощущает её как нравственную катастрофу: в самом деле, припятское общество было не просто поражено, но и расчленено, унижено пустыми обещаниями тех, кто мог, но не сдержал слова. Самое жгучее горе — не столько утрата здоровья, сколько потеря домашнего очага. Поэт направляет свои стоны к домам, превращенным в призраки; её горе и досада в пренебрежении тех, кто не предвидел и затем не обеспечил безопасность (мы — расплата за лихой прогресс, всего лишь — жертвы чьих-то сытых буден). После самопожертвования первых спасателей припятское общество утратило солидарность и… память — самый страшный вид равнодушия:
… Мы обречены отстать от стаи
в самую суровую из зим…
Вы ж летите!
Только, улетая,
не забудьте не взлетевший клин!
И в какие б радостные дали
вас — счастливых птиц — ни занесло,
пусть вас от беспечности спасает
наше опаленное крыло!..
Не благодарна эта утрата и одновременно безрассудна, так как из-за неё мы рискуем не только изоляцией ещё одной электростанции в бетонном саркофаге или собственного города, уже превращенного в призрак, но и спектрализацией, превращением в призрак всей Земли. Стихи Сироты всегда так тихи и даже смиренны, однако порой они полны возмущения:
… Но нас ничто не вынудит молчать!
И даже после смерти
из могилы
мы будем к Вашей Совести взывать,
чтоб Землю
в саркофаг не превратили!
Как видно, и в этом, третьем, стихотворении начального триптиха, посвященном размышлению о моральном долге и гражданских обязанностях, намек на огонь не исчезает: то „опаленное крыло“ есть и не может не быть страшным предупреждением для всех.
Настоящее горе убеждает в ничтожности мирских интриг и хлопот: все потеряв, поэт ни к чему не стремится и смотрит на людей с благодарностью, потому что каждое их действие, даже самое простое и обыденное, это для неё подарок; каждая благосклонная улыбка и даже каждый острый взгляд являются одинаково драгоценным поэтическим материалом, преобразующимся в стихи. Вопреки всем трудностям пережитой трагедии желание превращать опыт в поэзию не затухает:
… Жизнь продымила на чужих кострах
(на свете инквизиторов немало!).
Сгорало.
Даже прах
после себя порой не оставляло…
…
Но подо мной губительный огонь
ты гасишь милосердными руками…
Храни тебя Господь,
Любимый мой!
Храни тебя души спасенной пламень!..
Огненные образы характеризуют всю поэзию Любови Сироты, однако именно в цитированных стихах они наиболее ярки, значимы. В её творчестве личный опыт и поэтические фантазии, как мне кажется, достигли совершенного психофизического симбиоза: тот „огонь“, пройдя сквозь тело поэта, преобразовался в поэтическую мощь.
В поэзии Сироты призыв к гражданскому сознанию, обновленное чувство братства и размышления по поводу экологии составляют нерасторжимую основу и делают этот цикл уникальным в мировой литературе, благодаря не только неповторимости жизненного опыта, но и тематической оригинальности сборника. Лично мне не известно, чтобы ранее ядерная катастрофа имела в поэте одновременно и своего прокурора, и певца; я убежден, что „Ноша“ — один из первых текстов, по-настоящему, заявляющих об экологической катастрофе, нам всем угрожающей. Если до сих пор нам предлагали тексты, называемые экологическими то ли из-за предостережения от риска, угрожающего определенной территории, или же тексты, оплакивающие уже утраченную красоту конкретного пейзажа, или, наконец, заявляющие об уже происшедшем распаде Земного шара, то в поэзии Сироты мы имеем в синтезе все названные элементы, дающие тексту совершенно новое качество.
Авария, эвакуация, болезнь, равнодушие, забвение составляют материал этого реквиема наших серых будней. Однако есть ещё один элемент, увеличивающий насыщенность поэтического материала цикла, — насмешка, с которой пришлось столкнуться невинным людям, пострадавшим и погибшим из-за безответственности ответственных органов, готовых даже приуменьшить трагедию и отрицать её очевидность, лишь бы не признать своей вины.