Юлиан Александрович Скрябин

Биография длиной в 11 лет

Юлиан Шлёцер, первые два года жизни: странствия по Европе, приезд в Россию

Юлиан Александрович Скрябин родился 30 января (12 февраля) 1908 года в Лозанне. Сразу после этого радостного события Александр Николаевич написал своей благодетельнице, вдове известного мецената — Маргарите Кирилловне Морозовой:

Получив в ответном письме наилучшие пожелания новорождённому, месяца через полтора Скрябин сообщил Морозовой, что ребёнок «родился худеньким, но теперь понемногу поправляется».

Свидетельство о рождении Ю. А. Скрябина на французском языке было выдано мэрией Лозанны 2 сентября 1908 года. Однако, несмотря на подобное свидетельство о рождении, выданное, по мнению Скрябина, в «самой свободной стране Европы», первые пять лет своей жизни на родине Юлиан вынужден был носить фамилию матери Шлёцер и по российским законам, равно как и Православной Церковью, считался незаконнорождённым. Дело состояло прежде всего в том, что по наущению своих родственников первая жена Скрябина, Вера Ивановна, категорически отказалась дать своему мужу развод, предварительно, обманным путём, получив от него разрешение на получение для себя бессрочного паспорта. В результате до самой своей смерти Скрябин так и не смог добиться развода, и трое его детей от Татьяны Шлёцер считались «прижитыми вне брака».

Возвращение А. Н. Скрябина в Россию после шестилетнего «изгнания» происходило весьма трудно и постепенно. Скандально известный композитор, за долгие годы заработавший репутацию «аморального типа» и «завзятого нитчеанца», не без оснований опасался дурного (или скандального) приёма в своём родном городе. В первый свой «пробный» приезд в Москву (в январе 1909 года) Александр Скрябин с Татьяной Шлёцер остановился в особняке начинающего дирижёра и мужа дочери «чайного магната» Сергея Кусевицкого. Двоих детей, Ариадну и почти годовалого Юлиана, они не решились взять с собой и оставили в Амстердаме, у тётки (сестры матери Татьяны Фёдоровны), Алины Боти. Пробыв в России два «пробных» месяца, Скрябины вернулись в Амстердам. Таким образом, возвращение Юлиана Шлёцера в Москву случилось годом позже. Встретив своё двухлетие в Германии, по пути в Россию, только 3 (16) января 1910 года вместе с матерью и отцом Юлиан впервые ступил на землю своей исторической родины.

Пять лет в Москве. Семья и окружение

3 января 1910 года Скрябины остановились в гостинице «Княжий двор» на Волхонке, в середине сентября переселились в дом Олтаржевского в Малом Толстовском переулке (дом 8, кв. 16), а в ноябре 1912 года состоялся последний при жизни Александра Николаевича переезд — в домовладение профессора А. А. Грушки, по адресу: Арбат, Большой Николопесковский переулок, дом 11. Контракт был заключён на три года, по 14 апреля 1915 года.

Жизнь в семье Скрябиных не отличалась особой домовитостью. Отец и мать Юлиана пытались жить «на широкую ногу», что постоянно приводило к денежным затруднениям. Просторная квартира из шести комнат была похожа, скорее, на жилище обычного буржуа или бюргера, но не композитора, тем более столь яркого и глубоко индивидуального, как Скрябин. По свидетельству биографа Скрябиных Леонида Сабанеева, ответственна за это была Татьяна Фёдоровна, питавшая слабость к буржуазному лоску. Сам же Александр Николаевич не много понимал в красивых вещах и не слишком интересовался ими. Заведовала хозяйством Мария Александровна Шлёцер, мать Татьяны Фёдоровны, типичная старая француженка.

О детях Скрябины также не сильно пеклись, они составляли как бы задний план скрябинского дома, однако Юлиан был любимцем семьи, и мать и отец его неизменно выделяли среди остальных.

В доме Скрябиных был в ходу особый «семейный язык»: Александр Николаевич придумывал множество новых существительных и прилагательных, очень мелодичных и ласкающих слух, когда речь заходила о Татьяне Фёдоровне и детях. Последние были удостоены прозвищ, у Юлиана их было не меньше двух: «мутон» и «люстюкрю», не считая уменьшительных, вроде «Юлочки».

Несмотря на довольно обычный, мещанский быт, дети Скрябиных — старшая дочь Ариадна, Юлиан и родившаяся годом позднее уже в Москве младшая дочь Марина — росли в артистической и в высшей степени творческой обстановке. Даже сама атмосфера дома Скрябиных, одного из центров музыкальной (и поэтической) жизни Москвы, была неизменно одухотворённой. Время от времени или даже регулярно в гостях у Скрябина бывали поэты: Вячеслав Иванов, Юрий Балтрушайтис и Константин Бальмонт. Композиторы, впрочем, заходили реже (в доме Скрябиных они чувствовали себя несколько «ущемлёнными»), однако недостатка в пианистах и дирижёрах никогда не наблюдалось. С ранних лет Марина рисовала, Юлиан писал музыку и подавал большие надежды как композитор, Ариадна музицировала (училась в Московской консерватории) и сочиняла стихи. Первые годы заниматься с Юлианом на фортепиано и знакомить его с азами музыкальной грамоты начала его мать. Племянница профессора московской консерватории П. Ю. Шлёцера, в прошлом она сама была пианисткой-любительницей и брала уроки, в том числе и у самого Скрябина, а также немного сочиняла для фортепиано. С началом своего бурного романа с «великим композитором» Татьяна Шлёцер, впрочем, совершенно оставила свои занятия музыкой и возобновила их только значительно позже со своими детьми — Ариадной и Юлианом.

После переезда на арбатскую квартиру старшие дети — Ариадна и Юлиан — получили возможность посещать школу при Музыкальном училище Е. и М. Гнесиных, располагавшуюся неподалеку, на Собачьей площадке. Их имена значатся в «Экзаменных ведомостях» училища за два учебных года: 1914/15 и 1915/16. Обучались они на старшем приготовительном курсе у Марии Фабиановны Гнесиной. За первый год Юлиан получил за «способности» — 5, за «прилежание» — 3+ и характеристику — «вялый, небрежный, рассеянный». За второй год: «способности» — 5, «прилежание» — 4. Оценки Ариадны были несколько ниже. Не самые высокие результаты, показанные Юлианом первоначально, не помешали в дальнейшем Елене Фабиановне Гнесиной признать его дарование выдающимся.

Постоянное беспокойство семье Скрябина доставляло «нелегальное» положение как самой Татьяны Фёдоровны, «незаконной жены», так и троих детей. Не дававшая развода первая жена, постоянно жившая также в Москве, достаточно много концертировала по России с программами из фортепианных произведений Скрябина, чем дополнительно привлекала внимание к двусмысленному семейному положению. В результате вся «партия» старых скрябинистов, группировавшихся вокруг Веры Ивановны, воспринималась как злейшие враги. И такое положение дел волей случая продолжалось в точности до момента смерти А. Н. Скрябина.

Довольно сильно огорчало Татьяну Фёдоровну также и то, что и она, и её дети вынужденно продолжали носить фамилию «Шлёцер». По странному стечению обстоятельств, едва ли не все Шлёцеры Москвы (во главе со старой тёткой Идой Юльевной) оказались в «лагере» сторонников первой жены Скрябина, ожесточённо выступая против своей собственной родственницы.

Впрочем, особой роли фамилия матери в жизни Юлиана сыграть не успела, поскольку «Шлёцером» он оставался только до семи лет. Оставаясь всё это время совершенно домашним ребёнком, он занимался в основном с матерью и только изредка — с учителями, приглашёнными на отдельные уроки. Юлиан имел очень яркую и запоминающуюся внешность, его лицо имело странную особенность почти не изменяться. Впечатление доканчивало большое родимое пятно на щеке. Сама Татьяна Фёдоровна неизменно относилась к Юлиану с особенной нежностью и заметно выделяла его из числа своих детей.

Ещё при жизни Александра Николаевича мать определённо связывала с Юлианом большие надежды на будущее. Даже глядя со стороны, он никогда не производил впечатления наследника фамилии «Шлёцер». Он был похож одновременно и на мать, и на отца, но с каждым годом в облике Юлиана появлялось всё больше типически скрябинского.

Возможно, самым благополучным и счастливым в жизни семьи Скрябиных стал 1913 год, последний предвоенный. «Поэма экстаза» и «Прометей» исполнялись по всему миру с нарастающим успехом, серия концертов по России принесла неплохие сборы, а сам Александр Николаевич, написав ряд ярчайших сонат для фортепиано, принялся за сочинение стихотворного текста к «Предварительному действию». Лето 1913 года Скрябин со всей семьёй провёл в Калужской губернии, в имении Петровском, на самом берегу Оки. Ближайшим «дачным» соседом Скрябиных был поэт Ю. К. Балтрушайтис. Много времени они проводили в совместных прогулках по берегам Оки и беседах о поэзии, музыке и будущей Мистерии. Скрябин был в прекрасном расположении духа, иногда сам занимался музыкой с сыном Юлианом, часто брал его с собой на прогулки. В конце лета с визитом к Скрябиным приехал Леонид Сабанеев, сделавший десятки прекрасных фотографий около дома и во время совместных прогулок. На нескольких из них можно видеть и Юлиана.

24 октября 1913 года будущий известный композитор Анатолий Александров, в то время — студент Московской консерватории, сделал в своём дневнике запись, свидетельствующую об одарённости маленького Юлиана, о его поэтическом восприятии мира:

С началом войны с Германией жизнь в семье Скрябиных стала заметно тяжелее. Денег постоянно не хватало. Чтобы содержать семью, Скрябину приходилось зарабатывать гастрольными концертами по России. Беспокойства добавляла также и внезапная оторванность от Европы, где жили многочисленные родственники матери, Марии Александровны (по линии Боти), — на их помощь и приём в случае очередных московских осложнений рассчитывать было уже нельзя. Чуть ли не в первые месяцы войны у Татьяны Фёдоровны успели пострадать её бельгийские родственники — «рассказы о коварстве Германии и всевозможные легенды и факты о зверствах и гнусностях немцев лились густой кашей»…

Юлиан Скрябин: смерть отца и обретение фамилии

Первую чёрную черту в жизни Юлиана и всей семьи провела скоропостижная смерть отца. Александр Николаевич Скрябин умер 14 апреля 1915 года в возрасте 43 лет — от стрептококкового заражения крови. Буквально в последние минуты перед смертью он успел подписать завещание и прошение на Высочайшее имя об усыновлении детей.

Со смертью отца семья осталась практически без средств к существованию. Все сбережения (впрочем, совершенно незначительные) ушли на покрытие визитов докторов и неудачное лечение. Даже самые экстренные и элементарные расходы стало невозможно оплатить. Положение семьи оказалось действительно катастрофическим — особенно в первый месяц, когда в срочном порядке пришлось распродавать мебель и ценные вещи, чтобы продлить контракт на жильё. К тому же, по странному совпадению, Александр Николаевич нанял свою последнюю квартиру в Большом Николопесковском переулке ровно по день своей смерти.

Однако и для первой семьи композитора его смерть стала большим потрясением, видимо — до некоторой степени примиряющим. Во всяком случае, благодаря усилиям многочисленных посредников и доброжелателей Вера Ивановна значительно смягчила свою позицию. 27 апреля 1915 года она подала заявление в императорскую канцелярию:

Спустя ещё неделю, 5 мая Татьяна Фёдоровна получила письмо из I отдела I стола Канцелярии Его Императорского Величества с перечнем необходимых документов, необходимых для получения разрешения детям Скрябина — Ариадне, Юлиану и Марине — носить фамилию Скрябина. Постепенно удалось собрать и кое-какие деньги на поддержание семьи и привычного уклада жизни. Среди жертвователей крупных сумм были А. Брянчанинов и С. Поляков. Брянчанинов специально, чтобы уладить проблемы Татьяны Фёдоровны и её детей, ездил к гофмейстеру Танееву (отцу Анны Вырубовой), который в свою очередь должен был ходатайствовать перед царём.

Таким образом, Юлиан Шлёцер смог стать Скрябиным только после того, как самого Скрябина не стало. С этого момента Татьяна Фёдоровна едва ли не полностью сосредоточилась на развитии и образовании сына. Ею почти полностью овладела идея попытаться восполнить несправедливость судьбы и создать из Юлиана «продолжение отца», творчество и дело жизни которого («Мистерия») было прервано на взлёте. С другой стороны, её не покидали тревожные предчувствия, вполне характерные для склада её характера в течение всей жизни. В одном из писем Татьяны Фёдоровны Шлёцер-Скрябиной есть строки, в сжатой форме очень точно выражающие её надежды и страхи того времени:

Постепенно жизнь семьи стала выправляться. Юлиан и после смерти отца продолжал посещать Гнесинскую школу, о чём свидетельствуют «Экзаменные ведомости» за 1915/16 учебный год, где он упомянут вместе со старшей сестрой.

Последние два года. Бегство на Украину. Обучение в консерватории

Две революции 1917 года провели ещё одну чёрную черту в жизни семьи Скрябиных. Едва наладившийся быт снова был подорван. В 1918 году в Москве начался голод. И по характеру, и по своим возможностям Татьяна Фёдоровна была совершенно не приспособлена к самостоятельной жизни, к тому же — в столь тяжёлой, почти катастрофической ситуации. Революция и разруха довершили полный развал самых элементарных основ благополучия и безопасности. Спасаясь от голода, летом 1918 года мать увезла троих детей на Украину, в Киев, полагая, что там ей будет проще наладить жизнь. В это время, сразу после революции, на относительно сытую Украину хлынул поток беженцев самых разных политических оттенков, среди них было немало литераторов, музыкантов и других творческих личностей. Однако жизнь в самом Киеве была небезопасной, и Татьяна Фёдоровна с детьми остановилась за городом, в дачном посёлке Ирпень. Власть в городе переходила из рук в руки: немцы, гетман, Петлюра, большевики, белая армия — при каждом новом режиме становилось всё хуже. Несмотря на трудности, Татьяна Фёдоровна решила продолжить и систематизировать музыкальное образование сына.

В сентябре 1918 года Юлиан Скрябин поступил в класс композиции Киевской консерватории, где почти год учился у Рейнгольда Глиэра. Юлиан был заметно младше остальных слушателей, среди которых были известные впоследствии композиторы Борис Лятошинский и Владимир Дукельский, а также будущий музыковед Арнольд Альшванг, оставивший наиболее подробные и обстоятельные воспоминания о пребывании «гениально одаренного», по его признанию, сына Скрябина в консерватории.:

Весной Альшванг организовал в помещении Киевской консерватории курсы истории музыки. Большой популярностью они не пользовались: весьма «разношёрстная» группа состояла всего из нескольких слушателей, среди которых был врач в летах, бывший семинарист и две какие-то барышни. Однако ни Юлиана, ни его мать, живших в то время в дачном посёлке «Ирпень», километрах в 20 от города, это не смущало. Они приняли приглашение, и довольно регулярно, по воскресеньям Татьяна Фёдоровна привозила Юлиана, одетого, по воспоминаниям Альшванга, в «беленькую шубку», на его лекции.

Осенью 1918 года в Киеве освободился доходный дом семьи сахарозаводчика и французского консульского представителя Даниила Балаховского (ул. Трёхсвятительская, 24). Даниил Григорьевич с семьёй перебрался в Одессу, а оттуда, благоразумно — в Париж. Дом был оставлен на попечение семьи Шестовых и стал приютом для некоторых известных деятелей: среди них были философ Лев Исаакович Шестов и прославившийся впоследствии в Америке пианист, дирижёр и музыковед Николай Леонидович Слонимский. У Скрябина при жизни сложились хорошие отношения с Балаховским, который ещё в 1913-м году устроил киевские концерты композитора, и с которым Александр Николаевич поддерживал общение в переписке. Поэтому в январе 1919 года Татьяна Фёдоровна с детьми перебралась в дом Балаховских. Благодаря этому жильцы дома смогли организовать в доме «Скрябинское общество» и, тем самым, избежать его «национализации». Вскоре к ним присоединились и остальные члены семьи Шлёцер (брат и престарелая мать Татьяны Фёдоровны), а Юлиан получил возможность посещать занятия в консерватории регулярно.

Характером Юлиан Скрябин, как и внешностью, был чрезвычайно похож на отца: холерического темперамента, легковозбудимый, одновременно упрямый и упорный, прилежный (когда хотел), всё быстро схватывал и даже среди более взрослых студентов своего курса не желал уступать лидерства. Основная черта его натуры: он делал всё с самозабвением и полным поглощением всего своего существа одним делом, всему отдавался со страстью.

Как всегда, экзамен по гармонии состоял из двух частей: не только письменной, но и устной, частично заключавшейся в импровизации гармонических формул, а частично — в ответах на теоретические вопросы. Если судить по довольно подробному описанию, оставленному Арнольдом Альшвангом, учеником Юлиан был значительно более прилежным и умелым, чем его отец, с трудом получавший в московской консерватории удовлетворительные оценки по полифонии и гармонии.

Владимиру Дукельскому, в те годы ещё совсем юному, но уже получившему большие авансы от педагогов студенту Киевской консерватории, представителю нарождающегося поколения композиторов и музыкантов, довелось наблюдать за Юлианом в Киеве:

Гибель

В июне 1919 года Юлиан Скрябин успешно сдал все экзамены и с отличием окончил первый курс обучения. Обстановка на Украине была неспокойной, а потому на лето вся семья сочла за лучшее остаться в том же дачном посёлке Ирпень. Однако закончилось всё внезапно. Юлиан Скрябин был найден мёртвым у берега Днепра, по внешним признакам — утонувшим.

Сохранилось не так много свидетельств тех, кого можно было бы назвать очевидцами этого события — с большой долей натяжки, так как момента гибели Юлиана никто не заметил, а тело мальчика было обнаружено, по всей видимости, только на следующие сутки после его исчезновения, глубокой ночью. Последнее обстоятельство, вероятно, стало причиной того, что в источниках нет единства даже относительно точной даты смерти Юлиана — указываются 21, 22 и 23 июня.

Наиболее подробная и заслуживающая внимания версия произошедшего изложена Николаем Слонимским, проживавшим вместе со Шлёцерами-Скрябиными в одной квартире и принимавшим, по его словам, деятельное участие в поисках пропавшего мальчика. Согласно его мемуарам, в июне 1919-го года Татьяна Фёдоровна отлучилась по делам в Москву. В воскресенье (в таком случае, это было 22-е число) школьная учительница вывезла группу детей, среди которых были и Скрябины, на пикник, на один из островков на Днепре. Юлиан стеснялся находиться в компании других детей в купальных костюмах и отошёл. Когда его хватились, уже стемнело. Найти в темноте Юлиана не смогли, и учительница решила отвести детей по домам, а потом вернуться на остров, чтобы продолжить поиски. По словам Слонимского, он вызвался её сопровождать, к ним присоединились двое опытных матросов (или рыбаков). Вскоре они нашли Юлиана, но тот был уже мёртв.

Обстоятельства смерти расследованы не были, и медицинскую экспертизу производить, понятным образом, тоже было некому. Телеграф не работал, и поэтому нельзя даже было известить Татьяну Фёдоровну о несчастье. Юлиана похоронили по полному русскому православному обычаю, надгробную речь произнёс Глиэр.

Известие о гибели Юлиана быстро распространилось среди друзей семьи и почитателей таланта Скрябина. К настоящему времени изданы несколько мемуарных сочинений и обнародован ряд переписок друзей, знакомых и просто современников Скрябина, в которых, всегда кратко, упоминаются обстоятельства гибели Юлиана. За исключением воспоминаний Николая Слонимского и переписки Льва Шестова, все эти свидетельства исходят от лиц, находившихся во время трагедии далеко от Киева, и, подчас, составлены десятилетия спустя. То есть, речь идёт о пересказах, заведомо содержащих искажения, которые накладываются на изначально не совсем ясную картину произошедшего.

Так, Елена Фабиановна Гнесина пишет японскому пианисту В. Н. Такеноути в 1966 году, что кто-то из друзей Юлиана взял его покататься на лодке, мальчик перегнулся через борт, потянувшись за водорослями, выпал из лодки и утонул. Маргарита Кирилловна Морозова, много помогавшая Александру Скрябину, пишет, что услышала, будто Юлиана «засосало болото в лесу». Журналист и видный еврейский общественный деятель Гершон Свет в статье «Судьба детей и внуков Скрябина» сообщает, что Юлиан утонул у него на глазах, однако Владимир Хазан указывает, что в этом месте Свет «ошибается».

Смерть единственного сына, составлявшего главный смысл жизни Татьяны Шлёцер-Скрябиной, окончательно подорвала и её здоровье, и волю к жизни. В отчаянии после гибели сына мать забрала с собой младшую дочь Марину и вернулась в Москву, чтобы умереть, находясь поближе к могиле А. Н. Скрябина, а старшую Ариадну поместили в Смольный институт, переведённый в то время в Новочеркасск.

Интересную деталь к портрету Юлиана — возможно, хотя бы отчасти проливающую свет на его обстоятельства его гибели — добавляет Марина Цветаева, сдружившаяся с Татьяной Фёдоровной после смерти Александра Николаевича:

Татьяна Фёдоровна так и не оправилась после смерти сына. Сабанеев вспоминает, что ею овладел глубокий мрачный мистицизм в «православных тонах», что она перенесла «чуть не одиннадцать болезней», и когда уже казалось, что она сможет справиться с последней из них, сидя в кресле, упала и вскоре умерла от воспаления мозга. Случилось это в апреле 1922 года. После смерти матери Ариадна вместе с бабушкой и дядей — Борисом Фёдоровичем Шлёцером — оказалась в Париже, а младшую Марину забрали бельгийские родственники Татьяны Фёдоровны. «Скрябинское гнездо» постигло окончательное разорение.

Краткий очерк творчества

Музыкальное творчество мальчика, прожившего чуть более одиннадцати лет, естественным образом находится как бы в тени и одновременно высвечивается фигурой своего отца, музыка которого настолько ярка и оригинальна, что по праву стоит особняком от всех прочих стилей. Александр Скрябин после себя не оставил ярких последователей (кроме нескольких явных эпигонов, включая между прочих и Л. Л. Сабанеева), и, по мнению большинства музыкальных теоретиков и практиков, несмотря на огромное косвенное влияние, оказанное на всю музыку и культуру XX века, А. Н. Скрябин — создатель скорее тупиковой, нежели некоей плодоносной ветви развития музыки. Как правило, именно в этом свете обычно и пытаются рассматривать творчество Юлиана Скрябина, оставившего четыре небольших фортепианных пьесы, несомненно, берущих начало и кажущихся своеобразными «сколками» среднего и позднего творчества его отца.

Родившись в период окончания «Поэмы экстаза», первые свои музыкальные впечатления Юлиан получил уже после премьеры «Прометея», а когда умер отец, ему исполнилось только семь лет. Играть на фортепиано он учился в основном на прелюдиях и ранних пьесах своего отца, постепенно всё более склоняясь и выделяя из его творчества близкие для себя пьесы среднего и позднего времени. Не могла не действовать на него и мрачная, отчасти окрашенная в тревожно-мнительные тона, фигура матери, Т. Ф. Шлёцер-Скрябиной, которая видела, надеялась и более всего поощряла в нём прямое продолжение личности и творчества умершего отца. Ценный взгляд специалиста-очевидца дают уникальные в этом отношении воспоминания Арнольда Альшванга:

Будучи опубликованными в широко разошедшемся сборнике «К 25-летию смерти А. Н. Скрябина», две прелюдии опус 3 время от времени вызывали толки и сомнения относительно их настоящего происхождения. Некоторым исследователям действительно представлялось диковинным, что маленький мальчик, которому «ещё самое время гаммы разучивать», минуя обычный для всех детский период освоения тональной музыки, начинал свой творческий путь сразу же с «позднего Скрябина». Особенно наглядным в таких случаях представлялось именно соседство с творчеством его отца, который самым «добросовестным» образом, прежде чем перейти к «Поэме экстаза» и «Прометею», прошёл все необходимые этапы музыкальной «эволюции»: от Бетховена, Листа и Шопена — через Вагнера и Дебюсси — к самому себе. В условиях смутного революционного времени крайне непродолжительная творческая «карьера» не успела привлечь к себе внимания. К 1940 году, когда в Советском Союзе широко отмечалось 25-летие со дня смерти Александра Скрябина и в архивах московского Музея Скрябина была открыта папка с сочинениями Юлиана, очевидцев, кто мог бы лично подтвердить их подлинность, почти не осталось. Кто умер, кто погиб, а главная часть — эмигрировала.

Так, в 1983 году американский музыкант Джон Роджерс посвятил жизни и творчеству Юлиана Скрябина большую статью в журнале . Статья называлась «Четыре прелюдии, приписываемые Юлиану Скрябину». Роджерс отказывается верить в авторство Юлиана, хотя и оговаривается, что окончательно подтвердить или опровергнуть его сомнения, вероятнее всего, никогда не удастся. Роджерс обращает внимание, что прелюдии записаны уверенной, опытной рукой, очень чисто, без помарок. Кроме того, пометы сделаны в новой орфографии, хотя объявление её реформы и появление первой из прелюдий Юлиана разделяют всего два месяца, и старая орфография была в ходу достаточно долго, особенно в сфере частной и личной жизни. Роджерс делает вывод, что тетрадка с прелюдиями не является оригиналом, она была подготовлена, скорее всего, Татьяной Фёдоровной, к открытию музея в 1922 году. На этом Роджерс не останавливается, предпринимая попытку восстановить историю появления «Прелюдий Юлиана». Истинный их автор для него очевиден — им мог быть только Александр Скрябин. Роджерс пытается проанализировать прелюдии в контексте всего творчества Скрябина и приходит к выводу, что они могли быть созданы в 1907—1908 годах, но по каким-то причинам не были тогда изданы. Как раз в это время семья Скрябиных ожидала появления Юлиана, а финансовые дела Александра Николаевича были совсем плохи: издательство М. П. Беляева (умершего за несколько лет до этого) перешло в руки более «хозяйственные», Скрябину вдвое урезали гонорары за новые произведения, в результате чего композитор отказался от их услуг. Как раз на это время приходится пробел в списке скрябинских сочинений (в списке из 74 сочинений таких пробелов всего два) — отсутствует опус 55. Не тут ли кроется разгадка «Прелюдий Юлиана»? — задается вопросом Роджерс. В завершение Роджерс предлагает «романтическую» версию происхождения этих отрывков — Александр Скрябин мог написать их в подарок Юлиану, или его матери, по случаю рождения наследника или в качестве своеобразного «приданого». Тогда их действительно можно назвать «Прелюдиями Юлиана», но и в этом случае остаются необъяснёнными датировки в тетради.

Джону Роджерсу вторит бельгийский музыковед Франс Ш. Лемэр, который, кстати, в то же время упоминает Юлиана в числе возможных «преемников» Скрябина-старшего на музыкальной арене XX века. Лемэр высказывается значительно более убеждённо:

Однако современники вполне определённо заявляют, что Юлиан сочинял музыку самостоятельно. Наиболее в этом отношении ценны свидетельства Владимира Дукельского, который пишет, что имя Юлиана было на слуху в определённых кругах — прежде всего студентов и молодых музыкантов — и который отчасти завидовал юному композитору, а особенно Арнольда Альшванга: тому довелось услышать сочинения Юлиана в исполнении автора и составить о них собственное мнение:

Слуховой опыт Юлиана почти полностью был основан на интонациях и гармониях А. Н. Скрябина. Всё время пробуждения и формирования своего начального сознания Юлиан находился в атмосфере музыки отца и культа его обожания, едва ли не религиозного. Здесь же находилась практически вся система его ценностей. Однако сам способ развития тематических фраз и образования структур музыкальной формы явственно отличается от прелюдий А. Н. Скрябина. Эту музыку действительно сочинил ребёнок, музыкально «думавший» и естественно разговаривающий на языке поздних гармоний своего отца.

Нелепая гибель Юлиана Скрябина в возрасте 11 лет навсегда оставила его фортепианные прелюдии под знаком вопроса — истоки и возможные перспективы его творчества составляют одну из нерешенных проблем в истории музыки. Повторил бы Юлиан Скрябин типичную судьбу вундеркинда с угасающим талантом, или постепенно отошёл бы от стиля своего отца, или на самом деле «продолжил» бы его прерванное в высшей точке творчество — это остаётся неизвестным и составляет основную интригу сочинений Ю. Скрябина.

Судьба наследия

Всё творческое наследие Юлиан Скрябина уместилось в одной папке, хранящейся в архивах Музея-квартиры А. Н. Скрябина. В ней детские рисунки, стихи, несколько музыкальных эскизов. Однако особый интерес представляет тетрадка с четырьмя короткими пьесами для фортепиано, написанными Юлианом в последний год жизни. На титульном листе тетради надпись «Юлиан Скрябин. Прелюдии». Op. 2 самый продолжительный — чуть более трёх минут, — занимает три страницы и называется «Прелюдия», датирован августом 1918 (Москва). Оp. 3 под названием «Две прелюдии» состоит из двух коротких отрывков (I и II), занимающих по одной странице каждый и датированных декабрём 1919 (Киев). Наконец, последняя «Прелюдия», без номера опуса, на двух страницах, датирована мартом 1919 (Киев). Отсутствие op. 1 не объяснено. Впервые о существовании этих прелюдий было объявлено спустя более двадцати лет после гибели Юлиана, в 1940 году. Тогда же, в юбилейном сборнике, посвященном 25-летию со дня смерти Александра Скрябина, были опубликованы две из четырёх прелюдий — обе части op. 3.

Первое публичное исполнение двух из четырёх прелюдий за пределами СССР состоялось в Нью-Йорке в конце 1969 года на WCBS-TV () в программе «Camera Three ()», выпуск назывался «The Enigmа of Scriabin». Исполнителем стал канадский пианист Антон Куэрти.

К началу XXI века интерес к творчеству Юлиана Скрябина возрос, предпринимаются попытки определить место, которое оно могло бы занять в истории русской и мировой музыки. Прелюдии Юлиана стали включать в концертные программы и издавать на компакт-дисках. Чаще всего можно встретить «родственный» подход, когда в концерте, или на диске, из произведений Александра Скрябина в качестве «любопытной детали» или добавки исполняются прелюдии его сына.

Так, в 2000 году на двух компакт-дисках были изданы прелюдии Александра Скрябина в исполнении Евгения Зарафьянца (). Прелюдиям Юлиана была отведена роль завершать второй диск. Именитый американский пианист, композитор и музыкальный критик Джед Дистлер отозвался об этом издании:

Однако существуют попытки переосмыслить творчество Юлиана Скрябина в контексте тенденций развития всей русской музыки начала XX века и, в частности, быстротечного русского-советского музыкального авангарда послереволюционных годов. Например, Франс Ш. Лемэр рассматривая вопрос «преемственности» Александру Скрябину, разделяет её между авангардистами (Рославец, Вышнеградский, Обухов) и «тремя юными музыкантами с оборвавшимися судьбами»: кроме Юлиана, в этот список вошли Алексей Станчинский и Борис Пастернак.

В мае 2001 года в большом зале Дома композиторов прошёл примечательный музыкальный вечер, в ходе которого были исполнены сочинения признанных и менее известных творцов авангарда: Николая Рославца, Арсения Авраамова, Ивана Вышнеградского, Артура Лурье, Александра Мосолова. В окружении таких имён прозвучали и произведения Юлиана Скрябина:

В 2008 году прелюдии Юлиана Скрябина были использованы в постановке балетной труппы Театра Орегона наряду с музыкальными произведениями других русских авторов, как и Борис Пастернак, обычно не упоминаемых в качестве композиторов в общепринятом смысле слова: помимо музыки юного Скрябина в постановке использовался вальс, написанный балетмейстером Джорджем Баланчиным, и музыкальный отрывок, автором которого был Лев Толстой.

Некоторые издания сочинений Юлиана Скрябина

SCRIABIN: Preludes, Vol. 2.

• Юлиан Скрябин 4 Preludes
• I. Prelude in C major, Op. 2: Lento — Presto
• II. Prelude in B major, Op. 3, No. 1
• III. Prelude Op. 3, No. 2
• IV. Prelude in D flat major (без опуса)

Комментарии