Владислав Александрович Озеров

Биография

Окончил Шляхетский корпус, где словесность преподавал Я. Б. Княжнин; соучеником Озерова был С. Н. Глинка. Служил в русско-турецкую войну 1787—1792. Затем был адъютантом начальника Шляхетского корпуса графа Ангальта и одним из преподавателей корпуса. Написал стихи на смерть Ангальта (1794); в том же году вышли сборник стихов Озерова, по-видимому, целиком уничтоженный автором и до нас не дошедший, и перевод с французского «Элоиза к Абеляру», связанный с личной любовной драмой Озерова. Служил на гражданской службе в Сенате, Экспедиции государственного хозяйства, Лесном департаменте. При Павле I Озеров, продолжая состоять в Лесном департаменте, вернулся на военную службу, в 1800 году присвоено звание генерал-майора, в 1801 вышел в отставку, но в 1803 опять вернулся в департамент уже как гражданский чиновник (действительный статский советник).

С литературной точки зрения Озеров примыкал к кружку А. Н. Оленина, дружеские отношения с которым сохранил на всю жизнь. Славу получил как автор стихотворных трагедий, соблюдающих три единства классицизма, но проникнутых сентименталистским настроем: «Ярополк и Олег» (1798, опубликована посмертно), «Эдип в Афинах» (1804, на сюжет Софокла по французской переделке; современники видели намёк на участие Александра I в отцеубийстве, хотя государь пожаловал за спектакль Озерову и некоторым актёрам перстни), «Фингал» (1805, на сюжет оссианических сочинений Макферсона), «Димитрий Донской» (1807) и «Поликсена» (1809). «Димитрий Донской» (где события Куликовской битвы сопровождаются полностью вымышленной любовной интригой с участием Димитрия, Ксении и князя Тверского) пользовался огромным успехом в обстановке наполеоновских войн (битва при Прейсиш-Эйлау), но вызвал и ряд саркастических разборов и пародий. Озерова первое время приветствовал Г. Р. Державин, с которым они были близко знакомы как минимум с 1798 года, но после «Фингала» их отношения испортились.

В 1809 году Озеров после неприятностей по службе вышел в отставку, но по не совсем ясным причинам не получил от Александра I (раньше исключительно ему покровительствовавшего) пенсии, что сделало невозможным пребывание его в столице; он удалился в свою деревню и написал там последнюю трагедию «Поликсена», снятие которой со сцены после второго представления (по одним данным — из-за неудачи пьесы у публики, по предположению И. Сермана — из-за распоряжения императора, который мог обнаружить в ней намёк на свои семейные обстоятельства) заставило его отказаться от дальнейших замыслов. Первое время Озеров следил за литературной жизнью Петербурга, но к 1812 году тяжело заболел психически; через четыре года он умер в отцовском имении, лишившись в последние годы способности говорить.

В кругах «арзамасцев» сложился миф об Озерове, изгнанном из столицы и сведённом в могилу завистниками, прежде всего А. А. Шаховским. Сторонником большого значения Озерова был П. А. Вяземский, автор обширной критико-биографической работы о нём (предисловие к первому посмертному изданию 1816—1817), но А. С. Пушкин ставил Озерова низко, видел в нём «холодность», схематичность и натянутость сюжетов и отсутствие «народности». В «Евгении Онегине» Пушкин утверждал, что «Озеров невольны дани народных слёз, рукоплесканий с младой Семёновой делил», то есть что успех его пьес был связан не с литературными достоинствами, а с игрой актрисы Екатерины Семёновой.

С другой стороны, сто лет спустя О. Э. Мандельштам писал:

По оценке Д. П. Святополка-Мирского, «единственным выдающимся драматургом этого периода, „Карамзиным сцены“, был поэт Владислав Александрович Озеров <…> Озеров сохранил классические формы (в том числе и александрийский стих), но пытался влить в эти формы новую чувствительность. Эта атмосфера чувствительности и отделанности в соединении с карамзинской нежностью стиха и было то, что нравилось публике в озеровских трагедиях. <….> „Поликсена“ не имела такого успеха, но по существу это лучшее его произведение и, без сомнения, лучшая русская трагедия по французскому классическому образцу. Сюжет развёрнут в широкой, мужественной манере, и трагедия в самом деле вызывает к жизни атмосферу „Илиады“».